Тектология

ТЕКТОЛОГИЯ КАК ИНТЕГРАЦИЯ СИСТЕМНОГО ЗНАНИЯ

Костов С.В.

Новосибирский государственный университет

Согласно организационно-динамической концепции Богданова в любой науке, будь то всеобщая, как тектология, или специальная, как физика, неизбежно идут процессы дифференциации. Естественно, что область системных исследований не является исключением: в рамках системного знания возникли различные системные направления, внутри которых сформировалось множество специфических системных теорий, таких как системология, кибернетика, информатика, системотехника, различные версии общей теории систем, праксеология, синергетика, оптимология, бихевиористика, экстремология и т.д. В тектологии такой процесс называется системным расхождением и сопровождается «возрастанием организационных различий между частями целого, увеличением тектологической разности»[1] [Богданов 2003b, с. 201], что является основой противоречия.

Наблюдаемое в настоящее время лавинообразное производство знаний вообще, т.е. всей совокупностью научных дисциплин (информационный взрыв первого порядка), и такое же производство знаний совокупностью системных дисциплин в частности (информационный взрыв второго порядка) неизбежно порождают информационный кризис как в научной области вообще, так и в системной области в частности. Естественно, такой «кризис перепроизводства знаний» (информационных взрыв обоих порядков) самым непосредственным образом ведёт, во-первых, к «поиску эффективных способов свёртывания очень большого числа сложных знаний в очень небольшое число простых утверждений», во-вторых, к «необходимости изобретения рациональных видов хранения и быстрой выдачи нужной информации», и в-третьих, к «задаче создания единого, междисциплинарного — системного — языка» [Урманцев 2001, с. 3], понятного для всех представителей научного сообщества.

Разрешением системного противоречия, по Богданову, является контрдифференциация, т.е. объединительный процесс между частями системы, в результате структурного расхождения которых в ней возникли дезорганизующие противоречия. В данном случае преодолеть возникшие противоречия в системных науках может только их интеграция в рамках одной общесистемной дисциплины[2]. Именно в этом пункте в настоящее время возникла неопределённая ситуация: одни авторитеты в этой области считают, что «обобщающие теоретические работы по теории систем и всему полю системных исследований только ещё создаются, проектируются» [Разумовский 2004, c. 159], другие убеждены, что созданные ими системные версии претендуют на роль интегрирующей теории, «способной объединить и организовать “системное движение”, дать ему чёткие перспективы», считая при этом, что подобные теории «способны плодотворно развиваться лишь при условии взаимодополняющего сочетания их философского и нефилософского уровней при определяющей роли философского» [Винограй 1989, с. 12], а третьи, предлагая свой «синтез мировоззрений», считают, что интегрирующей теорией может быть только системная философия [Урманцев 2001, с. 2].

Иными словами, суть проблемной ситуации в противоречии между потребностями организационной практики и научными достижениями в этой области, в результате чего спрос на системно-организационную продукцию неадекватен её предложению, проще говоря, спрос на интегрирующую теорию высок и значительно превышает предложение. Требования к такой теории известны: помимо того, что она должна «осуществлять интеграцию, экономную “свёртку” накопленных знаний на общем для науки языке», она должна ещё и обобщать, предсказывать, объяснять, исправлять и ставить новые вопросы [Урманцев 1988а, с. 40], т.е. осуществлять три функции: познавательную, практическую и прогностическую.

Таким образом, такая предельно общая интеграция обязана быть одновременно и теоретической, и методологической: она должна не только описывать и объяснять системогенез на всех уровнях системной онтологии, но и представлять собой познавательную и практическую общесистемную методологию. В качестве последней она видится как «единый системный метод», интегрирующий «пять основных направлений, или уровней, исследования», т.е. мыслится как система пятизвенной цепной эгрессии, включающей в себя: «1) системный подход (СП), имеющий общенаучный статус и выполняющий специально-методологическую функцию; 2) общие теории систем (ОТС), которые обладают не только специально-методологической, но и теоретическими функциями; 3) региональные теории систем (РТС) (например, кибернетика, системотехника, теория функциональных систем, теория исследования операций), которым кроме специально-методологической, свойственны и теоретические функции; 4) уровень системного анализа, представляющего собой применение различных математических методов, которые базируются на системных идеях, приложениях, требованиях и методах трёх вышестоящих уровней (отдельно или всех вместе), в решении конкретных задач в области познания и преобразования разнообразных явлений природы и общества — управления социальными, политическими, экономическими, психологическими и другими процессами, изучение биологических процессов, проектирование и конструирование искусственных систем и т.п.» [Тюхтин 1988, с. 10]. В процессе разработки такой интегральной теоретико-методологической дисциплины, естественно, обнаружились разные стратегии её построения и выявились различные трактовки базовых понятий, что объясняется неоднозначным пониманием характера её всеобщности.

Например, теоретики ОТС, как справедливо отмечает Разумовский, «всё время в качестве модели и образца видят научно-техническую теорию, особенно теорию аксиоматического типа. Отсюда проистекает изобилие моделей ОТС, построенных на разных основаниях и с помощью различных формализмов и символов для обозначения объектов, их свойств, отношений и операций над ними. Всё это создаёт как определённые операциональные и эвристические возможности (то есть преимущества), так и вызывает трудности для отображения единой содержательной, прежде всего, — номологической стороны всех описываемых систем» [Разумовский 1999, с. 188].

Теоретики-«интегральщики»[3], убеждённые в чисто философском статусе предельно общей теории, строят свою версию, исходя из философских предпосылок. Такова версия Урманцева, основу которой составляют «пять аксиоматических условий: (1) существование, (2) множество объектов, (3) единое, (4) единство, (5) достаточность» [Урманцев 1988а, с. 41-43]. Следует отметить, что исходные предпосылки имеют не только философский, но и логико-математический характер, что и понятно, поскольку философская версия Урманцева представляет собой логическое продолжение его же ОТС. Схема же всей его теперь уже философской «постройки» очень простая: на пяти, образно говоря, онтологических «сваях», забитых в пока ещё хаосообразную Вселенную, т.е. в «мир, как он существует ещё до какой-либо систематизации его объектов познающим субъектом» [Урманцев 1974, с. 53], располагается «ленточный фундамент» из 32 категорий, которые являются, по Урманцеву, «обобщениями обобщений», а всё дальнейшее «творение системного мира» происходит по довольно оригинальной технологической цепочке — посредством пошагового комбинирования предпосылок, образно говоря, «посвайного». Из цепочки утверждений вида: «существует множество объектов → существует множество объектов единых → существует единство множества объектов единых → существует достаточное единство множества объектов единых, или, что то же, — существует объект-система» [Урманцев 2001, с. 11-12], и с помощью единого строительного материала — «объектов»[4] возводится, образно говоря, «трёхэтажка», в которой бельэтаж занят «пустыми системами», второй этаж — всевозможными «объектами-системами», третий этаж — «родовыми системами» («системами объектов данного вида, рода, семейства, отряда, класса, типа, царства, империи»), и всю эту постройку венчает бельведер — «абстрактная система»[5]. В итоге всё мироздание уместилось в уютное и довольно красивое трёхэтажное здание, в котором буквально всем нашлось место, т.е. любому «объекту». Не будет лишним напомнить, что все «квартиры» этой «трёхэтажки», или всё «предельно богатое», по Урманцеву, и «без пропусков (!)» множество систем есть, как было доказано ранее, тектологические системы. Достаточным основанием для того, чтобы любые «объекты» компоновались в конкретные системы является, согласно Урманцеву, наличие «законов композиции». Таким образом, пятая предпосылка «достаточность» является не только онтологической, т.е. «сваей», но и гносеологической, т.е. «каркасом», иными словами, принципом внутреннего, так сказать, обустройства и «квартир» (систем), и всего «общежития» в целом (всей мировой системы), поскольку «без достаточного количества “первичных” элементов, их единства и достаточных условий построение и существование какой бы то ни было системы невозможны» [Урманцев 2001, с. 10].

Системная философия Урманцева включает в себя 17 законов (внутри- и межсистемного «общежития»), которым «обязаны подчиняться и действительно подчиняются» все без исключения «материальные, материально-идеальные, идеальные и даже пустые объекты-системы» [Урманцев 2001, с. 43]. Большинство из них уже было эксплицировано Богдановым, остальная же их часть принадлежит тектологии имплицитно. Но главным структурным принципом, объединяющим все 17 законов в единую систему и придающим всему философскому зданию стройный целостный вид, является принцип симметрии, к наиболее полной разработке которого автор версии имеет самое непосредственное отношение [Урманцев 1974]. Согласно Урманцеву, симметрия предстаёт как системная категория, означающая совпадение систем по признакам после изменений. Более того, она «является одной из наиболее фундаментальных и одной из наиболее общих закономерностей мироздания: неживой, живой природы и общества», а «её математическое выражение — теория групп — была признана одним из самых сильных средств познания первоначально в математике, а позднее в науке и искусстве» [Урманцев 1988а, с. 58]. Следует отметить, что по отношению к этой «наиболее фундаментальной и одной из наиболее общих закономерностей мироздания» тектологические законы расхождения и схождения более фундаментальны и всеобщи, поскольку именно они объясняют происхождение симметрии, но не наоборот: в первом случае симметрия проявляет себя как структурный инвариант (то, что осталось неизменным в расходящихся частях исходной системы), а во втором случае — как результат одинакового отношения разных систем к одной и той же среде.

Что же касается методологии, то в своих теоретико-философских построениях, начиная с ОТС, Урманцев по причине своего «симметрийного» взгляда на мир вполне естественно использует инвариантно-групповые и теоретико-множественные методы, к системной разработке которых он также имеет непосредственное отношение. Принцип симметрии и методы теории групп позволили ему наиболее полно охватить весь спектр возможных мировоззрений и всю их совокупную предметную область. При этом обнаружилось, что из 64-х возможных мировоззрений к настоящему времени в течение 2-3-х тысяч лет разработано всего лишь 14-20, остальные же «ещё предстоит создать, по-видимому, тоже в течение нескольких тысячелетий» [Урманцев 2001, с. 119].

Таким образом, Урманцев построил матрицу всех мыслимых мировоззрений, или (по аналогии с таблицей Менделеева) таблицу мировоззрений. Аналогия красивая, но неверная, так как таблица Менделеева адекватно отображает мир, а таблица Урманцева состоит в основном из неадекватных отображений, причём автор «синтеза мировоззрений» при построении этого синтеза сам же допускает ошибку. Его аксиоматика декларирует «существование единства множества единых объектов», иными словами, автор исходит из предпосылки: существует единый Мир, т.е. монистический Мир. Следовательно, адекватное отображение ему тоже должно быть монистическим. В построениях Урманцева всюду встречается дуализм: от «объективного» и «субъективного» («материи» и «духа») до «всеединства» и «всеразличия», т.е. от всевозможных «А плюс не А» до «Мир плюс не Мир», что противоречит его исходной посылке: существует единый Мир. В едином окружающем нас мире нет деления на объективность и субъективность: такое деление — это субъективная точка зрения познающего существа. Тектология Богданова исходит из единства Мира, т.е. из монизма, и поэтому включает в себя дуалистическую версию Урманцева. Тектология фиксирует не «паритетное», согласно Урманцеву, «всеразличие[6] — всеединство», а монистическое Всеединство всеразличия. Все эти «дуализмы», «паритеты», «парочки» необходимы лишь для того, чтобы заработал известный механизм комбинаторики, чтобы просто иметь возможность комбинировать с помощью обкатанных инвариантно-групповых методов.

Итак, с помощью правил логики и, разумеется, русского языка, на базе пяти философских предпосылок, Урманцев строит свою теоретико-философскую версию, т.е. получает все её определения, предложения, понятия, законы и методы. Как уже указывалось выше, сам автор считает её системной философией. В схеме Разумовского, отражающей современное состояние системософии, версия Урманцева достигает философского уровня, или, конкретно, уровня «общей философии системных исследований». В сравнении с ОТСУ это всё же большой шаг вперёд, точнее, «наверх» от уровня «логико-методологических системных исследований» в той же схеме [Разумовский 1999, с. 188].

Тем не менее, если воспользоваться классификацией Тюхтина, то версию Урманцева следует отнести лишь ко второму уровню системных исследований, так как независимо от присущего ей философского характера это всё же теория[7]. А поскольку она так и задумывалась, то Урманцев вынужден придерживаться требований, предъявляемых к теориям, суть которых в «чётких формулировках предпосылок в виде суждений (аксиом, принципов) или категорий», в «доказательствах их независимости, полноты, непротиворечивости», в «экспликации правил вывода и т.д.» [Урманцев 1995, с. 14]. Вполне конкретный и обязательный набор «теоретических вериг», а также строгое выполнение всех предписаний «теоретического устава» привело к заметному отрыву ОТСУ от эмпирии и к ярко выраженной формализации с явным «симметрийным» перекосом[8], в результате чего в системных построениях Урманцева обнаруживается, например, очевидное засилье «нуль-систем» с небытийными элементами, пустое содержимое которых своей «сложностью» и «разнообразием» равно непустому содержимому реально наблюдаемых систем в тектологии.

Принятый в сообществе теоретиков «устав» гласит: теория считается корректной, если, во-первых, доказана полнота предпосылок, — по мнению Урманцева, она доказывается «теоретическим охватом (по крайней мере на сегодняшний день) всей предметной области», — во-вторых, доказана независимость предпосылок, — согласно Урманцеву, это «доказывается логической невыводимостью их друг из друга», — и в-третьих, доказана непротиворечивость предпосылок, — как считает автор, это доказывается «выводимостью из них непротиворечивых арифметики и теории групп (симметрии)» [Урманцев 2001, с. 11]. Помимо негативной тенденции к определённому теоретическому зацикливанию (создание теории ради теории), тем не менее, следует отметить, что попытка построения системной философии в рамках чистой теории свидетельствует уже о том, что и на самом верхнем этаже научного знания, где до настоящего времени довольно автономно располагались философия и математика, тоже возникли процессы взаимопроникновения — математизация философии. Первопроходцем и зачинателем такого трансдисциплинарного обмена стал наш соотечественник Ю.А. Урманцев: «десять этюдов» его системной философии, являющейся логическим развитием его же ОТСУ, и есть начало такого неизбежного процесса. Надо полагать, что именно этот факт и дал основание Урманцеву заявить, что если раньше в области системной философии Восток отставал от Запада, то «сейчас ситуация резко изменилась и уже Запад, причём по существу, отстаёт в этой области от Востока» [Урманцев 2001, с. 95].

Что же касается трансдисциплинарности, то тектология отличается от версии Урманцева тем, что она, прежде всего, всеобщая трансдисциплинарная наука, положившая начало множеству трансдисциплинарных теорий, включая все версии ОТС. В терминах самой тектологии она сама является всеобщей ингрессивной наукой, иными словами, всеобщей познавательной, практической и прогностической ингрессией во всех областях человеческой деятельности. За век своего существования, начиная с момента возникновения, который был интеграцией всего накопленного человечеством знания, тектология осуществила свой первый эволюционный цикл, включающий в себя три этапа: будучи сама по себе уже интеграцией, она породила дифференциальную интеграцию (системное движение в виде спектра различных системных направлений), которая, в свою очередь, положила начало уже интегральной дифференциации (возникновение около полусотни междисциплинарных теорий и наук, включая прикладные, породившие сотни новых профессий), и в настоящее время вступила в заключительную фазу своего первого эволюционного цикла — фазу интегральной интеграции всего спектра возникших трансдисциплинарных наук и системных теорий. Суть этой интеграции проста: со своей всеобщей организационной точки зрения рассмотреть всевозможные способы организации материала, имеющиеся в настоящее время в области системных исследований, обнаружить среди них самые всеобщие и придать им статус тектологических законов[9], образно говоря, произвести тектологическую «рентгеноскопию» всей области системных исследований.

Поскольку системная философия Урманцева (в дальнейшем СФУ) среди системщиков считается наиболее продвинутой, то в качестве примера эту тектологическую процедуру удобно произвести именно с ней. Среди 17 «всеобщих законов» [Урманцев 2001, с. 16] теоретико-философской версии Урманцева, как уже упоминалось выше, целый ряд уже эксплицирован в организационной концепции Богданова, а остальные содержатся в ней имплицитно.

Итак, первым в ряду значится «закон системности», согласно которому «любой объект — объект-система и любой объект-система принадлежит хотя бы одной Р-системе» [Урманцев 2001, с. 16] (родовой). Этот закон представляет собой инверсию тектологического закона расхождения, известного среди системщиков как закон системной дифференциации. Суть закона в том, что части любой системы в процессе эволюции становятся всё более различными в своей организации, т.е. всё более и более расходятся как по темпу своего развития, так и по силе своего сопротивления среде, причём, расходясь, сами испытывают такие же процессы расхождения и т.д. Образный пример — прародители и ризома поколений: дети, внуки, правнуки и т.д. Ясно, что для семьи какого-либо правнука эти прародители являются «Р-системой», или, что более точно, родовой системой третьего порядка, так как родовой системой первого порядка будут собственные родители этого правнука. Инверсионный характер первого закона очевиден: по своему содержанию он обратный тектологическому закону расхождения. По мнению Урманцева, «частным, презамечательным случаем закона системности является парадоксальное утверждение: любой хаос — хаос-система и любой хаос-система принадлежит хотя бы одной Р-системе хаосов» [Урманцев 2001, с. 16-17]. Ничего «презамечательного», «парадоксального», «неожиданного», «издевающегося над синергетикой» в этом утверждении нет, поскольку в тектологии хаос представляет собой всего лишь систему с низкой степенью организованности, которая в соответствующей системе цепной эгрессии, т.е. в комплексе хаосообразных систем, занимает соответствующее порядковое место. В тектологии отсутствует абсолютная бессвязность, так как она не наблюдается в эмпирии. В эмпирии наблюдаются слабо связанные, низко организованные системы, между которыми имеется определённая градация по степени организованности, т.е. эгрессивная разность.

Второй закон — «закон системных (эволюционных и неэволюционных) преобразований» — является, по мнению Урманцева, «основным законом СФ», с которым «связаны все важнейшие её обобщения». Согласно этому закону, существует только восемь способов развития «объекта-системы»: переход в самого себя (дление, или тождественное преобразование) и семь переходов с помощью изменений количества; качества; отношений; количества и качества; количества и отношений; качества и отношений; и, наконец, количества, качества и отношений либо всех, либо части его первичных элементов [Урманцев 2001, с. 17]. Очевидно, что этот закон является тектологическим, поскольку изменение любой системы можно обнаружить, лишь зафиксировав количественные, качественные их изменения или смену системных отношений. Заслуга Урманцева заключается лишь в том, что он с помощью комбинаторики выделил семь сочетаний из этих трёх категорий[10], добавив к ним тождественное преобразование системы в саму себя. Что касается последнего, то следует уточнить, что в тектологии такое «преобразование» можно принять лишь в приближении: это всего лишь идеальное математическое преобразование, так как эмпирия свидетельствует о непрерывном и необратимом изменении всего и вся: «если наука говорит о явлениях обратимых или повторяющихся, то это лишь приблизительные, практические характеристики; при достаточном исследовании можно всегда показать их неточность», например, человек, ушедший из дому, если и вернётся, то уже не тем человеком и не в тот дом [Богданов 2003b, с. 342].

Третий закон СФУ — «закон перехода количества в своё другое» — является «симметрийным» (теоретико-групповым) развитием диалектического закона перехода количества в качество. С помощью той же комбинаторики этот новый, уже системный закон констатирует не один, а «восемь переходов количества в своё другое», а именно: «количества в тождество, а также в количество и/или качество и/или отношение» [Урманцев 2001, с. 18]. Разумеется, статус этого закона тектологический. Уточнение то же, что и к предыдущему закону. Заслуга Урманцева в том, что он более полно с точки зрения теории групп конкретизировал известный диалектический закон.

Четвёртый закон СФУ — «закон системной полиморфизации»[11] — это всеобщий закон природы, общества и мышления, т.е. тектологический закон, согласно которому «любой объект есть полиморфическая модификация и любая полиморфическая модификация принадлежит хотя бы одному системному полиморфизму» [Урманцев 2001, с. 18], проще говоря, речь идёт о наблюдаемом в эмпирии многообразии явлений одной и той же сущности. Например, известные полиморфические модификации углерода — алмаз и графит: строение решётки первого — кубическое, а второго — гексагональное. Химический элемент один и тот же, а природные формы различны. Другой пример из биологии: «мы признаём новорожденного младенца и взрослого человека, который через 30 лет из него получится, за одно и то же существо, хотя их различия, объективные и субъективные, неизмеримо больше, чем, например, между двумя такими младенцами» [Богданов 2003b, с. 132]. Это пример возрастного полиморфизма. И, наконец, пример самого общего характера: любой материальный объект является полиморфической модификацией «материи». Таким образом, полиморфизм — неизбежное следствие тектологического закона расхождения, суть которого, как уже отмечалось, в том, что части любой исходной системы (праформы) эволюционируют в сторону возрастания организационных отличий (тектологической разности).

Пятый закон СФУ — «закон системной изоморфизации», согласно которому «любой объект есть изоморфическая модификация и любая изоморфическая модификация принадлежит хотя бы одному системному изоморфизму» [Урманцев 2001, с. 20], — эксплицирован в тектологии как закон схождения, суть которого в увеличении сходства комплексов под влиянием одной и той же окружающей среды, воздействие которой противоположно их наличному различию [Богданов 2003b, с. 187]. Схождение, или системный изоморфизм, является «результатом сходно направленного подбора со стороны сходной среды», когда «сходство комплексов определяется не их собственным общением, а их отношением к среде». Пример: современные дельфин и рыба больше похожи, чем их далёкие предки, — это результат длительного воздействия одинаковой среды. С генетической точки зрения системное схождение есть следствие «тектологического единства» и комплексов, и общей для них среды, которое в именно в силу этого и проявляется в «сходном отношении комплексов к их среде». Иными словами, факт их организационного единства есть, в конечном счёте, «результат генетического единства», выражающего их общую «связь происхождения, лишь более отдалённую» [Богданов 2003b, с. 250, 255]. Урманцев, исходя из своей «симметрийной» точки зрения, интерпретирует системный изоморфизм как «равноформие» разносущностных объектов и отмечает при этом «его двойную противоположность полиморфизму», поскольку полиморфизм демонстрирует «многообразие объектов одной и той же сущности», а изоморфизм — «однообразие объектов разных сущностей» [Урманцев 2001, с. 21]. Уместно ещё раз подчеркнуть, что организационная точка зрения более всеобщая, чем «симметрийная»: в данном случае тектология объясняет происхождение симметрии всеобщим законом схождения.

Шестой, седьмой и восьмой законы СФУ — это «законы соответствия, межсистемного сходства и межсистемной симметрии», согласно которым «между произвольно взятыми системами С1 и С2 возможны соотношения эквивалентности, системного сходства и системной симметрии лишь одного из 3-х видов. Соотношение 4-ое такое, что система С1 никак не эквивалентна, системно не сходна и системно не симметрична С2 и наоборот, такое соотношение невозможно». Согласно заявлению Урманцева, эти законы доказываются «посредством знаменитой аксиомы выбора Цермело», а их «основным и неизбежным выводом» является «вывод о системном сходстве всего со всем, всесистемном сходстве» [Урманцев 2001, с. 23]. Такое заявление никак нельзя воспринять иначе, чем явный перекос в сторону теоретизирования, так как в логической цепочке доказательств всё перевёрнуто с ног на голову и явно демонстрируется чистая дедукция. На самом деле, о факте всеобщего всеединства вещей свидетельствует, прежде всего, эмпирия, что и было зафиксировано философской мыслью, начиная от Гераклита, Ксенофана, Анаксагора и т.д. Тектология как эмпирическая наука, — выражаясь живым великорусским языком, «наука о двух ногах», т.е., образно говоря, не одноногая, как дедуктивные теории. Поскольку «задача тектологии — систематизировать организационный опыт», то очевидно, что «это наука эмпирическая и к своим выводам должна идти путём индукции», иными словами, «выяснить, какие способы организации наблюдаются в природе и в человеческой деятельности; затем — обобщить и систематизировать эти способы; далее — объяснить их, т.е. дать абстрактные схемы их тенденций и закономерностей; наконец, опираясь на эти схемы, определить направления развития организационных методов» [Богданов 2003b, с. 74], применяя их во всех сферах человеческой деятельности — познавательной, практической и прогностической. В философии такой индуктивно-дедуктивный метод называется методом восхождения, который состоит из двух основных этапов — восхождение от конкретного к абстрактному и восхождение от абстрактного к конкретному. Поэтому не ОТСУ и СФУ подтверждают истинность эмпирической предпосылки о всеединстве, другими словами, истинность тектологических положений, а, наоборот, эмпирия и, соответственно, тектология подтверждают истинность теоретических умозаключений Урманцева.

Девятый и десятый законы СФУ — это «законы системной симметрии и системной асимметрии», согласно которым «любая система симметрична в одних и асимметрична в других отношениях» [Урманцев 2001, с. 24]. С точки зрения СФУ симметрия — это система, состоящая из определённых признаков, которые после системных преобразований остаются неизменными. Попросту речь идёт о структурных инвариантах. В тектологии фиксируется эмпирический факт всеобщего изменения[12], который в самой общей форме впервые сформулировал Гераклит: всё течёт, всё изменяется. Следовательно, структурная инвариантность — понятие в тектологии относительное: одни структуры изменяются быстро, другие медленно, а третьи чрезвычайно медленно, иными словами, существует определённая разница в темпоральности структурных преобразований. С точки зрения системы, структура которой изменяется намного быстрее, чем структура окружающей её среды, последнюю в определённой степени приближения можно считать постоянной. Чем медленнее изменяется среда по сравнению с комплексом, тем больше у комплекса возможностей адаптироваться к этой среде. Более того, любую систему можно рассматривать состоящей из комплексов, структура которых, естественно, изменяется по-разному. Если быстро изменяющиеся структуры рассматривать как один комплекс, а медленно меняющиеся — как другой, то, естественно в некотором приближении получим описанную в СФУ симметрично-асимметричную систему, развитие которой будет одновременно осуществляться по двум схемам: развитию первого комплекса будут соответствовать «преобразования асимметрии», а развитию второго — «преобразования симметрии» [Урманцев 2001, с. 24]. Таким образом, эволюция таких тектологических систем самым естественным образом осуществляется в полном соответствии с законами системной симметрии. Следует ещё раз подчеркнуть, что структурный инвариант — это идеализация: иллюзия структурной инвариантности возникает при большой разнице в темпоральности соразвития систем[13].

Одиннадцатый и двенадцатый законы СФУ — это «законы системной противоречивости и системной непротиворечивости», согласно которым «любая система обладает подсистемой противоречий-систем и подсистемой непротиворечий-систем» [Урманцев 2001, с. 25]. Эти законы являются частью организационной диалектики, разработанной автором тектологии задолго до СФУ (судя по тому, что Урманцев не ссылается на тектологию, то, по всей видимости, это параллельное открытие[14]). Согласно организационно-динамической концепции Богданова научно ценным в традиционной диалектике был подход к рассмотрению природных и общественных процессов с точки зрения скрытых в них противоречий, которые требовалось найти, чтобы далее с помощью диалектической триады (тезис-антитезис-синтезис) и трёх законов диалектики (борьба и единство противоположностей, отрицание отрицания и переход количества в качество) объяснить развитие этих процессов. С точки зрения тектологии традиционная диалектика является частным случаем организационной диалектики, поскольку организационные процессы могут идти и другими путями: сотрудничества, взаимопомощи, дружбы, подчинения, взаимодополнительного соразвития [Богданов 1920, с. 204], иными словами, путями синергии[15]. Далее, по аналогии с предыдущим анализом девятого и десятого законов СФУ любую тектологическую систему, разумеется, можно разбить на два комплекса, в терминологии Урманцева, на «подсистему противоречий-систем» и «подсистему непротиворечий-систем».

Тринадцатый и четырнадцатый законы СФУ — это «законы системной устойчивости и системной неустойчивости», согласно которым «любая система устойчива в одних и неустойчива в других отношениях» [Урманцев 2001, с. 25]. Содержание этих законов задолго до создания СФУ эксплицировано в тектологии принципом соотносительности формы и среды (соответствия формы среде). Это одно из положений в тектологии, устанавливающее зависимость внутреннего строения системы от среды, в которой происходило её тектологическое развитие. В краткой формулировке принцип гласит: «тектологическая форма соотносительна её среде» [Богданов 2003b, с. 369]. В концепции Богданова тектологическая, или организационная форма — это «совокупность связей между элементами» [Богданов 2003b, с. 346], т.е. определённая структура системы. «Чем консервативнее обстановка, чем длительнее действие подбора по одним и тем же неизменным направлениям, тем совершеннее и законченнее получается соответствие вырабатываемых форм с этой именно обстановкой, тем полнее достигается их равновесие с ней». Это положительная сторона принципа, отражающая тринадцатый закон СФУ — «закон системной устойчивости». Но «высшая степень соответствия данной среде означает несоответствие всякой иной среде», поэтому быстрая смена обстановки для таких «совершенных» форм просто гибельна [Богданов 2003b, с. 303]. Это отрицательная сторона принципа, отражающая четырнадцатый закон СФУ — «закон системной неустойчивости». Очевидно, что и эта пара законов СФУ дублирует основные положения тектологии.

Пятнадцатый закон СФУ — «закон количественного преобразования объектов-систем», согласно которому «количественное преобразование может реализоваться только тремя способами»: либо прибавлением, либо вычитанием, либо прибавлением и вычитанием первичных элементов [Урманцев 2001, с. 25], проще говоря, число первичных элементов можно изменить только тремя выше перечисленными способами. Заслуга Урманцева в том, что с помощью всё той же комбинаторики он обнаружил богатство форм прибавления и вычитания. Более того, во-первых, он обнаружил, что каждый из этих трёх способов «в свою очередь может быть реализован бесчисленным множеством подспособов», во-вторых, выяснил, что за «внешней бедностью» этих способов «в действительно скрываются удивительные по разнообразию формы прибавления и (или) вычитания, неизвестные ранее связи количественных преобразований с фундаментальными природными и общественными процессами» [Урманцев 1988а, с. 64], и, в-третьих, классифицировал системы с помощью процессов «входа» и «выхода» на «открытые» (со входом и выходом), «полуоткрытые» (со входом, но без выхода — типа чёрных дыр»), «полузакрытые» (без входа, но с выходом — типа «белых дыр») и «закрытые» (без входа и выхода) [Урманцев 2001, с. 25]. Все системы, полученные с помощью трёх вышеперечисленных способов количественного преобразования, безусловно, принадлежат к тектологическим системам. Вопрос может возникнуть лишь по поводу «закрытых систем». В тектологии под «закрытой системой», или изолированным комплексом понимается пренебрежительно мало связанный с внешней средой комплекс, развитие которого зависит только от внутренних изменений, т.е. определяется взаимодействием исключительно внутренних активностей. Согласно положению о всеединстве, в мире «нет и не может быть комплексов, изолированных в самих себе: каждый окружён средою, иначе организованными комплексами, иными активностями», но в тектологических исследованиях иногда позволительно пренебрегать взаимодействием комплекса с окружающей его средой [Богданов 2003b, с. 104]. Разумеется, не ко всем тектологическим системам можно подходить с критерием «вход» или «выход», например, к группе прохожих, к дереву, культуре. Однако все эти системы не изолированы, взаимодействуют с окружающей их средой, обмениваясь с ней либо энергией, либо веществом, либо информацией, либо их сочетаниями[16].

Шестнадцатый закон СФУ — «закон взаимодействия и одностороннего действия материальных и материально-идеальных объектов-систем», согласно которому «в мире реализуются не отношения всеобщей связи и всеобщей взаимообусловленности, а отношения взаимодействия или одностороннего действия между любым фиксированным материальным или материально-идеальным объектом-системой и материальными и/или материально-идеальными объектами-системами лишь ограниченного в пространстве и во времени подмножества множества таких систем бытия» [Урманцев 2001, с. 27]. Проще говоря, связь всеобща в отношении отдельно взятой системы, но не всеобща в смысле связи всего со всем. Во-первых, тектология отрицает «одностороннее действие», так как согласно тектологическому принципу относительности всякое движение, изменение системы в среде «есть единый (или, если угодно, двуединый) факт, а не сумма двух фактов — движения одной стороны и покоя другой» [Богданов 2003c, с. 128]. Иными словами, отношения между материальными и материально-идеальными объектами всегда двуедины. Во-вторых, тектология в противоположность СФУ фиксирует всеобщность связи всего со всем, включая «бесчисленное множество материальных объектов, не способных из-за пространственно-временных ограничений вступать друг с другом в какие бы то ни было причинно-следственные отношения» [Урманцев 1988а, с. 111-112]. По поводу последнего следует сказать, что все эти «диаграммы Минковского» и «световые конуса» занимательны только для гимназистов и то лишь в качестве софизмов, так как известное согласование двух наблюдателей не является объективным: их взаимный опыт бисубъективен, который для того, чтобы стать объективным требует вмешательства как минимум третьего наблюдателя, т.е. ингрессивного звена, — тогда всё становится на свои места и исчезают как призраки всякие бисубъективные эффекты. В этом и заключается слабость известного в релятивистской физике принципа относительности, возникающая «именно из того, что не сознаётся эта его “бисубъективная” природа, и его образы принимаются за всецело и полностью объективные, или напротив, отрицается самая возможность объективных, т.е. для всех наблюдателей согласованных образов» [Богданов 2003с, с. 129].

Семнадцатый закон СФУ — «закон взаимонедействия материальных и материально-идеальных объектов-систем», согласно которому «для любого материального или материально-идеального объекта-системы существует бесчисленное множество других подобных объектов-систем, с которыми в течение своей “жизни” — он в принципе не может вступать в какие бы то ни было отношения взаимодействия или одностороннего действия» [Урманцев 2001, с. 27]. Проще говоря, несвязь всеобща в отношении отдельно взятой системы, но не всеобща в смысле несвязи всего со всем. Тектологический монизм Вселенной отрицает какую бы то ни было несвязанность между любыми произвольно выделенными системами: связь может быть ничтожна, но она есть [Богданов 2003b, с. 32]. Если эта связь важна для исследования, то следует лишь изменить масштаб рассмотрения (пространственный или темпоральный) и эту связь исследовать более детально. Например, между Урманцевым и камнем, лежащим на ещё не открытой планете, существует, существовала и будет существовать общая связь генетического родства (протон-электронная, кварковая и т.д.), причём существовала уже тогда, когда Урманцев ещё не родился, и будет существовать тогда, когда они оба исчезнут, так и не «встретившись». Поэтому понятие «всёнесвязанности» — это опять-таки идеализация, возникшая в силу чистого дедуктивного теоретизирования и вполне понятной оторванности СФУ от эмпирии, но, естественно, полезная в целях не только экономии мышления, но и наиболее эффективной практики, когда принимаются в расчёт только самые сильные и устойчивые связи, поскольку практика, как известно, предпочитает «грубые модели».

Относительно эволюционики Урманцева следует заметить, что ОТСУ «требует, чтобы любая эволюция протекала в соответствии с её основными законами, согласно определённым симметриям и диссимметриям, разрешениям и запретам». Вразрез с общепринятым в научном сообществе мнении о непредсказуемости эволюции, согласно ОТСУ, «порождение любой “старой” формой “новой” формы движения может каждый раз происходить лишь единственным способом! Именно — объединением всех или части её открытых динамических систем в качестве первичных элементов (за счёт собственной энергии и энергии среды) в примитивные объекты-системы уже новой формы движения материи согласно постепенно формирующимся отношениям единства и законам композиции последней формы» [Урманцев 1988b, с. 181]. Остроумно, но ненаучно, так как это всего лишь софизм. Непредсказуемость эволюции заключается не в способе перехода, а в конечном пункте этого перехода, т.е. неясно, в каком конкретно пункте будет происходить то самое объединение первичных элементов в новую форму согласно её отношениям единства и законам композиции. Таким образом, проблема непредсказуемости не снимается, т.е. непредсказуемость эволюции остаётся, а вот что касается смены форм, то действительно, она происходит единственным способом, но не согласно ОТСУ, а согласно тектологии, и этот единственный способ — тектологический подбор. Именно он и определяет те каналы эволюции, по которым будет протекать морфогенез.

В заключение следует сказать, что следствием всеобщего закона мирового прогресса, уже рассмотренного выше, и математическим его подтверждением служит вывод СФУ о том, что «мир главным образом непротиворечив», т.е. в системах природы, общества и мышления «число отношений противоречия действительно в общем случае должно резко уступать числу отношений непротиворечия», более того, теоретико-групповой метод вычисления, проведённый Урманцевым, показал, что «число отношений непротиворечия» больше «числа отношений противоречия» в восемь раз [Урманцев 2001, с. 47-48]. Именно в результате такого асимметричного соотношения возможности организационных процессов в произвольной системе превышают возможности дезорганизационных процессов, проще говоря, потенциал синергии доминирует над потенциалом раздора. Таким образом, очередной «сенсационный» вывод СФУ лишь подтверждает тектологический закон возрастания организованности — тектофании, и если он (вывод о преобладающей непротиворечивости мира) не сформулирован в тектологии явно, то как следствие закона тектофании он содержится в ней имплицитно.

Из произведённого выше сравнительного номологического анализа тектологии и СФУ, следует однозначный вывод, что в теоретико-концептуальном отношении тектология шире СФУ, поэтому последняя, полностью укладываясь в номологические рамки тектологии, не может претендовать на статус интегральной интеграции системного знания, оставаясь его интегральной дифференциацией.

Аналогичен вывод и в методологическом отношении, и причина всё та же — перекос теоретизирования[17]. Суть системного метода СФУ сводится к пяти алгоритмам: «представление объекта в виде объекта-системы» — «построение Р-системы» — «извлечение системной информации» — «системная организация практической деятельности» — «предсказание системного сходства и различия» [Урманцев 2001, с. 100]. Первые две процедуры представляют собой поэтапное абстрагирование от реальной связи исследуемой системы с конкретной окружающей её средой, после чего применяются теоретико-групповые методы для описания и моделирования объекта-системы в системе объектов одного и того же рода. Именно такой математизированный системно-философский подход, по мнению Урманцева, может обеспечить достаточную полноту познания объекта. На самом деле подобная полнота может быть достигнута лишь при использовании системного метода СФУ на определённом этапе исследования объекта в рамках тектологического подхода. Метод «матрёшек» как одна из разработок тектологического подхода исследует конкретный объект в непосредственной связи с окружающей его средой. Он состоит из девяти процедур и, уже начиная с первых двух, кардинально расходится с системным методом Урманцева: на первом этапе из всего системного многообразия «мировой среды» выделяется объект исследования с чётким установлением его тектологической границы и всех типов связи между ним и средой, а на втором — выделенный объект разлагается на составные части, структура которых тоже становится объектом исследования. Разумеется, применение метода Урманцева в качестве одной из последующих процедур метода «матрёшек» является в максимальной степени эффективным. Именно поэтому в методологическом отношении СФУ также включена в тектологию, иными словами, именно такое соотношение между ними и есть оптимальный их методологический синтез.

Другой разновидностью интегральной дифференциации системного знания является оптимология Разумовского. В отличие от СФУ это не формализованная теория, а развивающаяся трансдисциплинарная наука, концепция которой излагается автором в философско-методологическом ключе. Её понятийный и номологический базис находится в стадии разработки, поэтому номологическому анализу будет подвержен представленный в форме определений и утверждений блок системных законов, который составлялся автором концепции на основе уже известных обобщений.

В целом же оптимология строится в соответствии с композиционным принципом симметрии, что, казалось бы, роднит эту теорию с ОТС Урманцева, поскольку её архитектонику, на первый взгляд, задаёт чисто формальный подход на базе идеи симметризации теории: новая общенаучная дисциплина мыслится Разумовским как состоящая из собственно оптимологии, из симметричной ей пессимологии и нейтральной индифферентологии. На самом деле это не совсем так. Во-первых, изначально, с первых шагов построения теории фиксируется связь оптимологии с эмпирией: «В реальной жизни мы наблюдаем постоянно устремлённость систем разного рода и уровня как к наилучшему, т.е. оптимизацию (optimization), так и к наихудшему — пессимизацию (pessimization), как дезоптимизацию, деструкцию, дезорганизацию, диссоляцию и т.п. Имеется и уход, переход в нейтральное, безразличное, индифферентное (indifferentization)» [Разумовский 1999, с. 9]. Во-вторых, само возникновение концепции оптимологии вызвано актуальной потребностью человечества наилучшим способом разрешить глобальные проблемы современности, в частности, «со всей возможной полнотой раскрыть предпосылки общей концепции устойчивого развития человечества» [Разумовский 1999, с. 11]. Однако с точки зрения тектологии два раздела оптимологии, пессимология и индифферентология, излишни, так как эмпирия свидетельствует о преобладании в мире процессов, улучшающих организацию, а дезорганизация рассматривается как частный момент во всеобщем тектогенезе. Хотя следует отметить, что для бихевиоральных систем Разумовский делает исключение и неявно всё же фиксирует доминантность оптимизационных процессов: «Нами с самого начала обращалось большое внимание на дезоптимизацию и неоптимальное, дезорганизацию, дестабилизацию, фрустрацию и проблемы разрушения, развала и гибели систем типа бихевиоральных. Подчёркивалась не только отрицательная, разрушительная, но и конструктивная функция дезоптимизации в ходе возникновения новых систем и их компонентов, а также отношений, функций и др.» [Разумовский 1999, с. 19].

Но это замечание Разумовского можно трактовать по-разному, в частности, и как закон сохранения индифферентности, когда организационные и дезорганизационные процессы — всего лишь симметричные отклонения от индифферентного состояния бихевиоральных систем, а их эволюция рассматривается как организационно-дезорганизационные колебания. Тектология хотя и допускает подобную ордо-хаотическую симметрию мира, при которой флуктуация негэнтропогенеза порождает равную ей флуктуацию энтропогенеза, но всё же исходит, прежде всего, из насущного опыта, который свидетельствует о наблюдаемой асимметрии в развитии мира: организационные процессы в нём преобладают над дезорганизационным, точнее, в целом происходит самоорганизация мира, а его дезорганизационные моменты относительны. Если, например, вода в свободном состоянии (в достаточном удалении от всех других тел) принимает сферическую форму (это её самоорганизация), то в присутствии огромного тела (например, Земли) устремляется к нему и растекается по его поверхности, занимая самые ближайшие к его центру места, т.е. организующие активности этого тела превосходят организующие активности воды, и тело достраивает свою форму до шарообразной (оптимальной, по Разумовскому). Если же вода устремляется вверх по капиллярам или по водопроводу (т.е. удаляясь от центра Земли), то это означает, что организующие активности межмолекулярного взаимодействия (молекул стенки капилляра и воды) и активность, создаваемая водяным насосом (сила давления), превосходят организующую активность этого огромного тела (Земли). Все вышеописанное есть предмет оптимологии, следует лишь менять точку зрения (если же оставаться на точке зрения молекулы воды, то, разумеется, появится и пессимология, и индифферентология). То же самое можно сказать и про бихевиоральные системы: разрушение социалистической системы означает укрепление капиталистической, разрушение экономики Ирака — усиление экономики Запада, в первую очередь, США и Великобритании[18].

Автор оптимологии разделяет синергетический взгляд на самоорганизацию, согласно которому этот феномен «является самым важным отличительным признаком сложных систем — от физических до социальных», более того, «высшие и сложные формы проявления самоорганизации — отличительный признак всех би-систем» [Разумовский 1999, с. 207]. В действительности, как это было показано выше, самоорганизация имеет всеобщий характер и охватывает все сферы бытия любого уровня организации, что выражено в тектологии законом мирового тектогенеза — тектофанией. Ограничивая онтологию этого всеобщего явления областью сложных систем, Разумовский, тем не менее, справедливо считает, что «логические основы теории би-систем нельзя построить исключительно на одном лишь принципе самоорганизации и категориях порядка / беспорядка», поскольку «существуют и другие, не менее фундаментальные и независимые положения, такие, как общие и специфические системные законы» [Разумовский 1999, с. 208], онтология которых не ограничена сложными системами. Согласно Разумовскому, «общие предпосылки всей онтологии системности можно будет считать универсальными и для общей онтологии мира в целом», а необходимую и достаточную базу законов системности можно построить «на основе их известных в литературе обобщений и определений» [Разумовский 1999, с. 215].

Однако прежде чем перейти к сравнительному номологическому анализу оптимологии и тектологии, следует установить, что вообще понимается в оптимологии под системными законами. Согласно Разумовскому, закон — это «существенная, необходимая, устойчивая, повторяющаяся (регулярная) связь (вообще говоря, — отношение) между объектами, строением объектов, между явлениями разного рода, их формами, свойствами, процессами, состояниями и функциями»[19]. Следовательно, «необходимые, существенные, устойчивые, регулярные отношения, связи и реляционные сочетания (РС) в системах любого рода», соответственно, будут являться системными законами. Причём любой такой закон не является статичным, он всегда «внутренне “тенденциозен”», поскольку его появлению предшествуют тенденции, под которыми понимаются «часто ещё мало заметные, ещё вначале не чётко выраженные, неустойчивые, часто вероятностные и спорадические, но уже канализированные, хотя даже и неполно, не отчётливо обозначившиеся — не просто изменения, — а уже и отношения, связи, и РС в системах — существенные и несущественные». Если они становятся «необходимыми, существенными, регулярными, но ещё неустойчивыми», то в познании они отображаются «как системные “законы-тенденции”», а при достижении устойчивой фазы они обретают статус уже «настоящих законов». К этому следует добавить, что оптимология рассматривает тенденции и законы-тенденции как «более общую форму жизни закона», точнее, как более продолжительные «фазы существования объективного закона в целом» [Разумовский 1999, с. 209], когда закон либо ещё не сложился, либо уже отмирает. Иными словами, любой объективный закон, как и любая система, имеет свой цикл развития: зарождение, становление и отмирание[20].

Как уже отмечалось выше, тектология устраняет разделение между структурой и законом и, рассматривая закон исторически, утверждает, что «способ организации, приводящий к данной структуре, и есть её собственный закон» [Богданов 2003d, с. 131]. В таком контексте схема развития системного закона, казалось бы, соответствует историческому становлению тектологического закона, однако онтология «закона-тенденции» в оптимологии и тектологии различна. Согласно тектологическому закону цепной эгрессии любой рассматриваемый процесс включён в более общие, объемлющие его процессы и сам объемлет другие, включённые в него процессы (по принципу «матрёшек», или, в новоязе, по принципу фракталов). Темпоральность объемлющих процессов характеризуется более низкой усреднённой частотой их цикличности по сравнению с такой же частотной характеристикой объемлемых процессов. Становление структуры любой системы находится в прямой зависимости от темпоральности внутрисистемных процессов, поэтому становление структуры объемлющей системы воспринимается со стороны наблюдателя, находящегося в объемлемой системе как «законы-тенденции», а становление структуры наиболее отдалённых по порядку объемлемости систем с точки зрения того же наблюдателя воспринимается уже как закон, т.е. как установившаяся структура, хотя в действительности она тоже изменяется, но чрезвычайно медленно. Например, на данном этапе эволюции Вселенной закон возрастания организованности — это «закон-тенденция», а мировые константы, характеризующие структуру предельно удалённых по степени вложенности объемлющих систем с точки зрения объемлемой системы, относительно которой ведётся наблюдение, воспринимаются как незыблемый закон. Разумеется, на каком-то этапе развития Вселенной возрастание организованности может смениться её убыванием, что со стороны всё той же системы наблюдения будет зафиксировано как другой «закон-тенденция», противоположный предыдущему: это объясняется тем, что темпоральность процессов в системе наблюдения на много порядков превышает темпоральность объемлющих её вселенских.

Оптимология не рассматривает Вселенную как «высшую, сложную и наиболее совершенную систему», поскольку человек как её ничтожная часть «намного сложнее, многограннее, лабильнее, богаче свойствами» [Разумовский 1999, с. 88]. Такая точка зрения не выходит за рамки тектологии, так как по закону цепной эгрессии Вселенная развивалась, переходя из низко организованного состояния к высоко организованному путём непрерывной нуклеации, т.е. выделения ядра более высокого уровня организации, проще говоря, путём нуклеарного арогенеза. Таким образом, и в тектологической картине эволюции Вселенной мозг человека является вершиной структурного арогенеза.

Анализируя номологический базис оптимологии, следует отметить, что все утверждения, включая определения систем, системных свойств и законов тоже находятся в рамках тектологии: «всё в мире суть системы», «абсолютно изолированных систем не существует», «любая система изменяется и не вечна во времени», основные системные свойства — неаддитивность и эмерджентность, «хаос — это вырожденный случай систем», «система устойчивых отношений целого суть структура», «отношения в системе могут существовать в разных формах: а) координации; б) диссонанса; в) субординации (иерархичности строения, подчинения одних компонентов другими и т.п.); г) нейтральности» [Разумовский 1999, с. 216-218]. Однако всё же следует указать на незначительное отличие в понимании «сетей и сот» оптимологией и тектологией: первая их отличает от систем, а вторая считает их разновидностью систем. Разумеется, эксплицитных определений сот и сетей в тектологии не имеется, но имплицитно они присутствуют как логические следствия всего смыслового содержания понятия «организация», например, в виде сложной системы однородных комплексов, объединённых симметричной цепной связью [Богданов 2003b, с. 96], к которым относятся популяции растений и животных, клеточная ткань, пчелиные соты, транспортная и коммуникационная сети. Иными словами, сети и соты тектологически определяются как сложные комплексы однородных элементов с обратимыми связями.

В оптимологической концепции Разумовского, как и в тектологической Богданова, не существует бесконечных объектов[21], поэтому определяемая эмпирией онтология систем в обеих концепциях характеризуется двумя моментами: во-первых, система не может быть бесконечно мерной, а во-вторых, всякая определённая система «не существует за границами своей меры». Более того, оптимизационный подход, согласно Разумовскому, вообще «не применим к бесконечно мерным величинам и к бесконечному», так как «оптимизироваться может только конечное, имеющее параметрически отображаемый интервал существования» [Разумовский 1999, с. 229-230]. Именно по этой причине в концепции Разумовского приобретает необычайно важное значение принцип соотносительности максимума и минимума, суть которого в следующем: «в конечных объектах существование большого и малого, наибольшего и наименьшего невозможно друг без друга». Так, с помощью введения понятий максимума и минимума (экстремумов) и их диалектики («эналакса» — «перехода друг в друга» [Сухово-Кобылин 1993, с. 49]) оптимология преобразуется в экстремологию, в которой «действительное движение или состояние той или иной материальной системы» рассматривается или «моделируется как некий максимум или минимум, как геодезическая по форме линия “истории” всех, любых систем реального мира» [Разумовский 1999, с. 236].

Номологический базис экстремологии включает в себя принципы наименьшего действия Мопертюи, Эйлера, Даламбера, Ферма, Лагранжа и Гамильтона[22], из которых наиболее актуальны три последних: принцип Ферма, поскольку «он определяет количественно (наименьшее) значение времени в каком-либо процессе, при каком-либо изменении», принцип Лагранжа, который «определяет количественно значение (наименьшее) “действия” в интервале времени, когда при этом смысл “действия” может быть проинтерпретирован посредством, например, такой характеристики как “управление” и др.», принцип Гамильтона, который «позволяет в фазовом пространстве описывать минимальность “действия” и устойчивость т.н. “консервативных систем” (то есть независимых в своих параметрах от времени) и диссипативных систем разного рода в автоколебательных режимах и т.п.» [Разумовский 1999, с. 225].

Развитие науки и данные эмпирии свидетельствуют, что эти три принципа претендуют на статус общесистемных, т.е. тектологических законов (если воспользоваться схемой развития законов, предложенной Разумовским, на данный момент они находятся в стадии системного «закона-тенденции»). Более того, подобная стратегия развития экстремологии (направленная в сторону тектологизации этих принципов) может способствовать дальнейшему информационному сжатию номологического ядра тектологии, первичный информационный код которого будет состоять уже не из четырёх фундаментальных обобщений Ньютона–Богданова, а из одного фундаментального экстремологического обобщения. Для подобного вывода имеются достаточно веские основания. Как известно из истории естествознания, экстремологический принцип Лагранжа и законы Ньютона взаимосвязаны, более того, взаимовыводимы. Это объясняется тем, что основания классической механики Ньютона и аналитической механики Лагранжа одни и те же. Сам Лагранж вводил свой знаменитый принцип как следствие принципов ньютоновской механики, но вместе с тем он же показал возможность обратного перехода, т.е. выведения из своего принципа законов Ньютона. Введённое Лагранжем в науку абстрактное конфигурационное пространство явилось «первым шагом к созданию обобщённых пространств состояний, облегчающим существенно описание многопараметричности реальных систем» и «позволяющим выделить направленность движения и его непрерывность в интервале времени», а сам принцип Лагранжа сыграл огромную роль в «становлении собственных теоретических и концептуальных основ экономической кибернетики, теории управления и экстремальных по форме принципов оптимальности». Принцип наименьшего действия Гамильтона и его абстрактная аналитическая модель фазового пространства в экстремологическом смысле более продвинуты, так как, во-первых, информационно более ёмки[23], а во-вторых, «дают возможность простейшими средствами осуществить предвидение будущего из настоящего» [Разумовский 1999, с. 259-261].

Действие этих трёх принципов, также как и любые «закономерности типа “максимум” и “минимум”, т.е. такие, где явление тяготеет к наибольшей или наименьшей возможной при данных условиях величине», тектология объясняет единой схемой — действием подбора. Более того, что касается вообще экстремологии, то следует отметить, что «всякая формула, заключающая в себе идеи “максимума”, “минимума”, может и должна быть понята как частное выражение тектологической схемы подбора», причём «величина максимума выступает в нём как символ собственных сопротивлений или активностей подлежащего подбору комплекса, минимума — как символ внешних изменяющих его влияний или противостоящих его активностям сопротивлений» [Богданов 2003b, с. 335-336, 338]. Таким образом, экстремология также является одной из тектологических дифференциаций, причём одной из важных и перспективных, так как дальнейшее её развитие продолжает центростремительный процесс номологической нуклеации всей области научного знания и позволяет основной его информационный код свести к единому всеобщему закону — к подбору.

Относительно «запретных» законов и принципов следует сказать, что наиболее общие из них вполне могут иметь статус тектологических, поскольку и эти ограничивающие законы обобщают определённый общенаучного характера отрицательный опыт, т.е. фиксируют факты, свидетельствующие «о невозможности существования каких-то процессов и явлений», например, существования вечных двигателей или температуры ниже абсолютного нуля [Разумовский 1999, с. 267].

В заключение необходимо отметить полное совпадение в целях и задачах, которые ставят перед собой оптимология и тектология, — как наиболее оптимально организовать тот или иной природный или социальный процессы. Следовательно, и в методологическом плане наблюдается полное совпадение: наиболее всеобщие методы оптимизации естественно становятся тектологическими. В этом же контексте, но уже с практической стороны, следует отметить ещё один важный отдел оптимологии — праксеологию[24], которая, согласно Разумовскому, представляет собой «наиболее сильно развившуюся в ХХ веке» ветвь оптимологии. Признавая «основную заслугу в её развитии» известной школы Т. Котарбиньского, а позднее — Ж. Гостеле, Разумовский не забывает подчеркнуть, что польские и бельгийские «праксеологи при этом отталкивались от идей основателя тектологии А.А. Богданова» [Разумовский 1999, с. 18]. Другими словами, это означает, что и праксеология — дифференциация тектологии.

Своеобразным синтезом общей теории систем и праксеологии является общая теория организации (ОТО) Винограя, на базе которой сформирован «прикладной методологический аппарат системно-организационного подхода». По признанию автора, свой праксеологический вариант ОТС он строил в соответствии с потребностями наиболее развитых современных форм организационной деятельности. Проще говоря, ОТО Винограя — это своевременный отклик системщиков на возросшие потребности организационной практики. Цель ОТО — разработать «философское концептуальное ядро ОТС» нового поколения для синтеза системного знания. Для достижения этой цели автором формулируются две задачи: 1) обобщить все существующие и существовавшие исследования системного направления, чтобы создать концептуальный базис и соединить методологию всех вариантов ОТС; 2) выяснить философский смысл ОТС, для чего требуется, по мнению Винограя, переосмыслить принцип системности и определить системный смысл диалектики [Винограй 1993, с. 12].

Разрабатывая свой праксеологический вариант системной философии, Винограй исходит из того, что традиционная диалектика сама по себе системна [Винограй 1993, с. 17-18], но системность её, по его мнению, находилась в недоразвитой форме: «в содержательном плане главными недостатками традиционной диалектики являются включение ею идей системности в примитивных, односторонних и неадекватных формах, невнимание к идеям и категориям сложности, целостности, организации и самоорганизации, в особенности в их современном синергетическом контексте» [Винограй 1996, с. 17]. Чтобы прежняя диалектика перешла на новый уровень, требуется интегрировать «три важнейших понятия диалектики: противоречие, связь и развитие» [Винограй 1993, с. 85; Винограй 1996, с. 19]. Это Винограй осуществляет с помощью введения нового принципа системности, который, тем не менее, формулируется в рамках «старой», традиционной диалектики. Причём следует отметить, что из трёх определяющих систему понятий именно «противоречие выступает как системоформирующий фактор, инициирующий системные процессы и определяющий их направленность» [Винограй 1996, с. 21]. Тогда в таком новом понимании «система представляет организованное целое, существование и развитие которого обеспечивается разрешением актуальных противоречий в заданных условиях среды» [Винограй 1993, с. 78].

Так обосновывается новая концепция системообразования, в которой по-новому «диалектически понятый принцип системности означает синтез принципов структурности (связи) и динамичности (поведения и развития) на основе принципа противоречия, то есть с точки зрения взаимосвязи конструкции и динамики объекта в разрешении актуальных противоречий» [Винограй 1993, с. 47-48]. В отличие от тектологии такая «новая» концепция системообразования всё так же традиционно однобока, так как согласно организационно-динамической концепции Богданова развитие может идти не только путём противоречий, но и путём сотрудничества, взаимопомощи, дружбы, подчинения, взаимодополнительного соразвития [Богданов 1920, с. 204].

В номологическом плане следует отметить полную концептуальную включённость ОТО в тектологию. Центральным звеном построения ОТО является категория «организация», которая формулируется как «фокусирующее сосредоточение действий системы на разрешение актуальных противоречий за счёт функциональной дополнительности элементов данной системы» [Винограй 1989, с. 87]. Таким образом, основу определения этой «исходной клеточки» ОТО составляют два тектологических принципа: принцип кумуляции, или правило концентрированного действия[25], получивший у Винограя название «принцип фокусирующего сосредоточения действий системы», и принцип комплементарности (взаимодополнительности)[26], получивший в ОТО название «принцип функциональной дополнительности».

По поводу принципа фокусировки Винограй утверждает, что он более продвинутый, чем соответствующий ему тектологический принцип кумуляции, поскольку «в своей развитой форме принцип концентрированного действия является теоретическим положением, объединяющим четыре взаимодополняющих организационных метода, имеющих в его пределах самостоятельное значение и выполняющих различные функции в построении ОТО». Винограй формулирует эти четыре метода и эксплицирует их (это методы локализирующей, массирующей, динамической и фокусирующей концентрации действия). Автор ОТО считает, что «в предложенной Богдановым характеристике правила концентрированного действия аспекты, названные здесь фокусирующей и массирующей концентрации действия, отсутствуют» [Винограй 1989, с. 47-50]. В действительности это не так, поскольку в контексте всей организационно-динамической концепции Богданова рассматриваемый принцип имеет и эти два момента. Но даже в том случае, если предположить, что Винограй прав, это лишь доказывает, что его продвинутый принцип есть дальнейшее развитие соответствующего тектологического принципа. Именно так и представлял себе будущее своей концепции Богданов, именно такой, с неограниченным потенциалом к дальнейшей эволюции, она, собственно, и создавалась. В этом смысле замысел Богданова, его всеобщую непрерывно развивающуюся организационную науку, символизирует колесо, которое вечно катится по эмпирическому полю: устремлённая вверх часть колеса символизирует индукцию, устремлённая вниз — дедукцию, точка соприкосновения с эмпирией символизирует «момент истины», где практика сверяет дедуктивные знания с опытом и набирает для индукции новые эмпирические данные.

Относительно второго принципа разногласий не возникает: он без всяких «реконструкций» и «дальнейших развитий» взят из тектологии. Таким образом, новизна концепции Винограя состоит, собственно, в соединении двух тектологических принципов, что, естественно, не может преобразовать всю тектологию, а только лишь приводит к развитию определённой её части. Согласно Винограю, всё та же отмеченная им «неразвитость понятия концентрированного действия и его во многом механистическая трактовка помешали Богданову заметить ещё одну зависимость, имеющую большое значение для построения ОТО, а именно непосредственную связь принципа концентрированного действия с принципом функциональной дополнительности» [Винограй 1989, с. 50-51]. По этому поводу уместно заметить, что принципы отражают определённые связи между эмпирическими фактами, поэтому связь между принципами — это тоже принцип, но более общий. Естественно, если автор ОТО заметил эту более общую связь, то честь ему и хвала, так как он обнаружил новый принцип системогенеза, т.е., в конечном счёте, опять-таки ещё один тектологический принцип. Но Винограй на этом не останавливается и развивает свой «синтез принципов» дальше: во-первых, новому закону системообразования он присваивает статус системно-диалектической категории, которую называет организацией [Винограй 1996, с. 23], во-вторых, делает её центром построения своей ОТО, которая мыслится как составная часть ОТС, и, в-третьих на базе ОТО развивает «системно-организационный подход». С точки зрения тектологии название подхода тавтологично, а вся теоретическая конструкция Винограя представляет собой интегральную дифференциацию праксеологического направления в тектологии. Исходя из вышеизложенного, особых доказательств здесь не требуется: поскольку связь двух тектологических принципов является тектологическим обобщением, то концептуальное ядро ОТО, представляющее собой именно этот случай, в номологическом отношении полностью принадлежит тектологии и является её частью, так как не включает в себя все остальные принципы системогенеза, в частности, принцип подбора.

Принцип кумуляции — это следствие принципа подбора, действующего в определённо-изменяющейся среде, но в неопределённо-изменчивой среде[27] кумуляция приводит к гибели системы (не к системогенезу, а к системоциду). В такой среде подбор регулирует системогенез «равномерным распределением активностей-сопротивлений между всеми угрожаемыми звеньями целого» [Богданов 2003b, с. 155], в силу чего достигается максимум устойчивости системы. Проще говоря, система не выживет, если её эволюция будет регулироваться принципом кумуляции, зато выживаемость ей гарантирует другой тектологический принцип — принцип максимума[28]. Отсюда очевидна и односторонность концепции Винограя.

В методологическом плане следует отметить разработку Винограем алгоритма системного исследования, который действительно является более общим по сравнению с другими вариантами системного подхода, так как включает в себя целый ряд подходов: функциональный, структурный, кибернетический, генетический и др. Этот алгоритм состоит из следующих процедур:

1.   «фиксируется противоречие в объекте или между субъектом и объектом»;

2.   определяется цель (при достижении которой устраняется выявленное противоречие) и критерий оценки степени её достижения;

3.   фиксируется «актуальная среда» (как внешняя, так и внутренняя);

4.   «определяются функции — свойства системы, обеспечивающие достижение цели в заданных условиях среды», а также «дисфункции, препятствующие достижению цели»;

5.   исследуются способы функционирования и варианты развития системы;

6.   исследуется имеющаяся структура системы и проектируется необходимая (для достижения цели);

7.   исследуется организационный процесс достижения цели, т.е. развитие системы в актуальной среде [Винограй 1993, с. 42-45].

Все эти процедуры для тектологии не новы: моделирование методом подстановки, метод «матрёшек» и диалектическая процедура выявления противоречий. Новизна системного подхода Винограя — в синтезе этих процедур на основе системного анализа трёх категорий (связь, развитие и противоречие). По мнению Разумовского, автор ОТО «модифицировал и развил тектологию Богданова в контексте современных результатов анализа ОТС» [Разумовский 1999, с. 187], более точно, развил часть тектологии, так как, исходя из вышеизложенного, его подход — частный случай более общего тектологического подхода. Функциональный, структурный, кибернетический, генетический, синергетический подходы и т.д. — это всё отдельные дифференциации тектологии. Заслуга Винограя заключается в том, что он скомбинировал часть этих дифференциальных подходов в рамках тектологического подхода, т.е. предложил свою интегральную дифференциацию тектологии.

На основании всего вышеизложенного можно сформулировать окончательный вывод: с помощью сравнительного номологического анализа тектологии, ОТСУ, оптимологии Разумовского и ОТО Винограя установлено, что три последние являются интегральными дифференциациями тектологии, сама же всеобщая организационная наука представляет собой интегральную интеграцию в области всего системного знания.

В заключение следует подчеркнуть, что объектом проведённого выше сравнительного номологического анализа стали три наиболее продвинутые, авангардные в области системных исследований концепции. Что же касается других, уже состоявшихся системных дисциплин и теорий, то уместно привести сравнительную характеристику, данную академиком Тахтаджяном. Так, например, по его мнению, «тектология гораздо шире кибернетики, хотя и имеет много общего с ней». Как известно, кибернетика — это наука о наиболее общих законах управления и передачи информации в машинах, организмах и обществе, но по своему предмету и по своим задачам она вне всякого сомнения уже тектологии и представляет одну из её дифференциаций. С тектологией её роднит «идея возможности развить общий подход к рассмотрению процессов управления в системах различной природы», но всё же «она менее универсальна, чем тектология, и имеет в значительной степени прикладной характер» [Тахтаджян 2001, с. 105]. Более ёмко, в краткой афористичной форме взаимоотношения тектологии и кибернетики выразил другой известный специалист в области системных исследований А.Д. Урсул: «тектология — это кибернетика без математики» [Пушкин, Урсул 1994, с. 11]. Кроме того, Урсул отмечает, что «Богданов своими организационными принципами предвосхитил идеи кибернетики и общей теории систем». Более того, исходя из «содержательного единства этих двух дисциплин», он делает предположение, что и Винер, и Берталанфи «прямо или опосредованно» были знакомы с идеями Богданова[29].

Общая теория систем, по мнению Тахтаджяна, «более универсальна», но и «она уступает в этом отношении тектологии». В этом контексте «показательно определение предмета и задач теории систем, которое даёт М. Месарович»: теория систем «является разделом прикладной математики», которая подразделяется на общую теорию систем, имеющую дело с процессом формализации, и на различные специальные разделы, такие, как теория линейного управления, теория автоматов, теория оценок и т.д. Поэтому «теория систем и особенно её специальные направления существенно отличаются от тектологии как некоей универсальной науки и преследуют более узкие и конкретные, обычно прикладные цели. То же самое можно сказать о синергетике. В отличие от кибернетики, синергетики и теории систем и особенно от специализированных системных исследований, тектология представляет собой общее учение об универсальных принципах организации, моделях и формах, путях и направлениях трансформации разных типов систем разных структурных уровней, как природных, так и социальных». Естественно, что различие в задачах влечёт за собой также и различие в методах: «в то время как кибернетика и различные версии “общей теории систем” пользуются преимущественно формальными, математическими методами описания строго определённых классов систем, тектология строит свои абстрактные модели, обобщая материал множества конкретных наук, и разрабатывает свою концептуальную систему на основании содержательного анализа изоморфизмов, одновременно строго формально их уточняя». Таким образом, «вся стратегия исследования здесь иная», и причина этого, прежде всего, в том, что «тектологические построения носят эмпирически-содержательный, а не формально-математический характер» [Тахтаджян 2001, с . 105-106].

Следует отметить, что все ведущие специалисты в области системных исследований (Тахтаджян, Разумовский, Блауберг, Садовский, Юдин) единогласно считают, что все современные версии ОТС зациклены на формальных, математических проблемах описания систем, а сами создатели этих концепций рассматривают ОТС как логико-математическую дисциплину и придерживаются чисто математического рассмотрения свойств систем. Например, Месарович определяет систему как математическую модель реального явления [Месарович 1969, с. 166]. Но всеобщность научного знания не следует из математической абстрактности, она опирается на эмпирию, поэтому именно тектология, будучи всеобщей эмпирической наукой, и является в отличие от всех формальных версий ОТС современной интеграцией научного знания.

Итак, суммируя всё вышеизложенное, можно заключить, что именно тектология на данном этапе развития науки представляет собой наиболее общую интеграцию системного знания.

Библиография

Богданов А.А. Философия живого опыта. Популярные очерки. Материализм, эмпириокритицизм, диалектический материализм, эмпириомонизм, наука будущего. М., 1920.

Богданов А.А. Эмпириомонизм. М., 2003а.

Богданов А.А. Тектология: Всеобщая организационная наука. М., 2003b.

Богданов А.А. Организационный смысл принципа относительности // Вопросы философии. 2003c. № 1.

Богданов А.А. Новая фаза в понимании законов природы // Вопросы философии. 2003d. № 1.

Винограй Э.Г. Общая теория организации и системно-организационный подход. Томск, 1989.

Винограй Э.Г. Основы общей теории систем. Кемерово, 1993.

Винограй Э.Г. Методологический проект развития системной философии. Новосибирск, 1996.

Дэвис П. Суперсила. М., 1989.

Месарович М.Д. Общая теория систем и её математические основы // Исследования по общей теории систем. М., 1969.

Пушкин В.Г., Урсул А.Д. Системное мышление и управление (Тектология А. Богданова и кибернетика Н. Винера). М., 1994.

Разумовский О.С. Оптимология. Ч. 1. Общенаучные и философско-методологические основы. Новосибирск, 1999.

Разумовский О.С. Системософия, системизм, общая и частная теории систем и сетей // Системный подход в современной науке. М., 2004.

Слезингер Г.Э. Предисловие // Зеленевский Я. Организация трудовых коллективов. Введение в теорию организации и управления. М., 1971.

Сухово-Кобылин А.В. Философия духа или социология (учение Всемира) // Русский космизм: Антология философской мысли. М., 1993.

Тахтаджян А.Л. Principia tectologica.Принципы организации и трансформации сложных систем: эволюционный подход. СПб., 2001.

Тюхтин В.С. Актуальные вопросы разработки общей теории систем // Система. Симметрия. Гармония. М., 1988.

Урманцев Ю.А. Симметрия природы и природа симметрии. М., 1974.

Урманцев Ю.А. Общая теория систем: состояние, приложение и перспективы развития // Система. Симметрия. Гармония. М., 1988а.

Урманцев Ю.А. Общая теория систем и проблемы биологической эволюции // Диалектика познания сложных систем. М., 1988b.

Урманцев Ю.А. Тектология и общая теория систем // Вопросы философии. 1995. № 8.

Урманцев Ю.А. Девять плюс один этюд о системной философии. Синтез мировоззрений. М., 2001.