История

ГЕОПОЛИТИКА И ТЕКТОЛОГИЯ

В ИСТОРИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ

Костов С.В.

Новосибирский государственный университет

Геополитический подход к изучению исторических процессов более полувека игнорировался в отечественной исторической науке, но в наши дни, судя по многочисленным публикациям, он переживает что-то среднее между реанимацией и ренессансом, более того, выходя за пределы политико-концептуальной ниши, он в своей новой на Западе аналитической версии уже претендует на статус не только объясняющей, но и предсказывающей теории. Как известно, геополитика западного образца в большей мере является военной стратегией западных политиков, чем научной теорией. И современные геополитические теории в этом смысле ничем не лучше теорий отцов-классиков западной геополитической мысли, таких как Ф. Ратцель, А. Мэхэн, Р. Челлен, Х. Маккиндер, К. Хаусхофер и другие. Тем не менее, труды такого американского социолога, как Р. Коллинз, стали пользоваться особой популярностью в нашем научном сообществе, а его метод пропагандируется как дающий «блестящие теоретические результаты» [Время мира, 2000, с. 346].

Веским аргументом в пользу научности теории Коллинза является факт предсказания им распада СССР в течение 30-50-ти лет (времени одного-двух поколений) [Коллинз, 2000, с. 234-278]. Но при этом игнорируется другой совершенно очевидный факт, что вероятность такого предсказания [1] необычайно велика и равна 1/3. Применительно к прогнозированию исхода борьбы двух супердержав предсказания всех геополитических теорий, существовавших в последней трети XX в., и даже тех, которые могли бы существовать в тот период времени (в условиях биполярного мира), — все они укладываются в три множества: 1) предсказывается проигрыш США; 2) предсказывается проигрыш СССР; 3) предсказывается ничья: либо с положительным исходом (сохранение status quo), либо с отрицательным (взаимоуничтожение).

Проще говоря, такие предсказания в точности совпадают с прогнозами исхода любого предстоящего футбольного матча. Прогнозы как крупных специалистов, так и любителей, и даже людей весьма далеких от футбола укладываются в такие же три множества: либо выиграет команда А, либо выиграет команда Б, либо будет ничья. Угадавший приобретает ореол большого знатока футбола.

В рамках кембриджской классификации теория Р. Коллинза безусловно пробабилистская, причем невысокой степени. «Хотя научные теории равно обоснованы, — полагает, как известно, пробабилизм, — они все же обладают разными степенями вероятности по отношению к имеющемуся эмпирическому подтверждению» [Лакатос, 2001, с. 278].

Основу геополитической теории Р. Коллинза образуют пять геополитических принципов (аргументов-экспланансов): три аксиомы («индуктивные обобщения») и две теоремы («выведенные из аксиом без полной логической строгости»), причем этим принципам придается статус «универсальных законов» [Розов, 2001, с. 20; он же, 2002, с. 458-459]. Принципы излагаются в форме условий расширения и сокращения территориального могущества государств [Коллинз, 2000, с. 237-241]. Геополитический анализ с помощью этих экспланансов, предложенный американским профессором, — это преимущественно оценочный способ макросоциологической трактовки ad hoc, причем, следует отметить, сравнительно-исторические сопоставления подаются без того «дурного политического аромата», которым выделялись теории отцов западной геополитической мысли, таких, например, как Маккиндер, Мэхэн и Хаусхофер. Но как бы ни была пластична аргументация Коллинза, особенно в преодолении различных «аномалий», все же геополитический анализ с помощью его экспланансов состояния СССР накануне «перестройки» рисует совершенно другую картину, а не ту, которую предсказал Коллинз.

Чтобы не запутаться в несущественных и второстепенных подробностях, которыми умело оперирует Коллинз, анализ его «предсказания» следует провести максимально просто, для чего необходимо «загрубить» модель [2]. Поскольку моделируется геополитическое состояние СССР и США конца 70-х гг., то компаративный анализ будет проводиться по гамбургскому счету, т.е. по самому крупному и параметрически весомому, проще говоря, по существу. Итак, какую геополитическую ситуацию в действительности обнаруживают принципы Коллинза?

1. Аргументация с помощью первого эксплананса строится на преимуществе в размерах и ресурсах. По всем статьям бесспорное преимущество СССР: по территории почти в 2,2 раза, по людским ресурсам Советский Союз на 40 миллионов превосходил США, а по природным богатствам преимущество уже на целый порядок. Если для простоты все богатства Земли представить в виде трех мешков, то один мешок приходился на СССР, другие два — на все остальные страны мира, включая США. Таким образом, очевидное ресурсное преимущество СССР. Другое дело, что национальный доход на душу населения больше в США, чем в СССР. Этим и оперирует Коллинз, но это не преимущество, а геополитический минус. Рост благосостояния граждан — это неоправданный расход ресурсов на обывательские нужды населения, переориентация ресурсов на мирные цели, а не на военные. Следовательно, проигрыш США очевиден и в этом случае.

2. Геополитический анализ с помощью второго эксплананса строится на преимуществе окраинного положения. Универсальность этого принципа оспорима. Поскольку окраинность — не строгий термин, то и преимущество в нем — не очевидно и не доказуемо. Можно привести ряд исторических примеров, доказывающих совершенно обратное утверждениям американского социолога. Во-первых, Русь, как известно, была издревле зажата между восточными и западными агрессорами, однако на протяжении всей своей долгой истории, тем не менее, расширялась вопреки геопозиционному принципу Коллинза. Во-вторых, собирание русских земель, если строго придерживаться логики Коллинза, должно было начаться из Новгорода, а не из Москвы. В-третьих, окраинность Индии не вызвала территориальную экспансию, скорее наоборот, «благоприятствовала» ее разделению на три государства. Этих трех фактов вполне достаточно, чтобы усомниться в универсальности второго принципа.

3. Базовым экспланансом третьей системы аргументации является тенденция к дроблению неокраинного государства, т.е. расположенного в центре географического региона. Такое утверждение противоречит принципу историзма. До дробления государство расширялось, поэтому более корректно говорить о циклах: фаза территориального расширения, а затем сжатия. Государство «дышит» территорией, пространством. Амплитуда такого «дыхания» определяется совокупным действием целого ряда причин внутри- и внегосударственного характера, например, совершенно неокраинная Монголия, шестикратно превосходящая по территории окраинную Великобританию, ни в какую не дробится, в то время как «неразумные» североирландцы, не знакомые с теорией Коллинза, стремятся к отделению. Однако стоит лишь в той же Монголии обнаружить крупнейшее месторождение золота или, на худой конец, нефти, как она тотчас бы потеряла и независимость, и целостность.

4. В результате действия первых трех принципов на геополитической карте мира возникают «кумулятивные процессы», которые, согласно Коллинзу, «приводят к периодическому долговременному упрощению с массивными гонками вооружения и решающими войнами (showdown wars) между немногими противниками» [Коллинз, 2000, с. 239], проще говоря, утверждается неизбежность насильственного передела мира между крупными государствами-милитаристами. Этот «универсальный закон» — типичный пример западного образа мышления, причем альтернативный ему стиль политического мышления совершенно исключается. А ведь политика необходимой и достаточной обороны более экономна и имеет преимущество перед более затратной завоевательной политикой, которая всегда стремится к перевесу сил перед нападением и, следовательно, к лидерству в гонке вооружений. Поэтому именно у США были огромные шансы первыми заработать экономическую «грыжу», что и ожидалось в последнем десятилетии ХХ века, если бы не капитулянтство политической элиты СССР.

5. Пятый принцип Коллинза утверждает неизбежность государственной дезинтеграции вследствие «чрезмерного расширения» («overextension»). Сразу же следует отметить, что в силу чрезмерной неопределенности понятие «чрезмерное расширение» ненаучно. Во-первых, большой народ естественно занимает большую территорию, во-вторых, более правильно говорить о функциональной зависимости территориального расширения от величины издержек военных ресурсов на его закрепление и упрочение, а в-третьих, перманентное расширение государства ограничено размерами планеты (географически лимитировано) и лимитировано зонами интересов других расширяющихся и не расширяющихся государств. Именно в пределах этих «ножниц» и флуктуирует территориальное равновесие государств на планете, в том числе и «чрезмерно расширяющихся», чья «чрезмерность» зависит прежде всего от этнокультурных факторов и только потом от географических, включая георесурсы. Что касается государственной дезинтеграции, то она есть следствие слабой власти и неразделяемой народом государственной идеологии. В этом плане в советские «доперестроечные» времена все обстояло как раз наоборот.

Таким образом, все пять «универсальных законов» Коллинза обеспечивали геополитическую победу СССР. Тем не менее, он распался. Но не по экспланансам Коллинза, а в силу многих совсем не геополитических факторов, в частности в результате системного информационного, психологического и экономического воздействия со стороны Запада. Поэтому геополитические теоретизирования Коллинза неубедительны, противоречивы и неоднозначны.

Тектологический подход к изучению макроисторических процессов выгодно отличается от предлагаемого Коллинзом геополитического анализа максимальной объективностью, научной строгостью выводов, познавательной ясностью, методологической надежностью и универсальностью применения. В рамках тектологической парадигмы не просто одно государство или все геополитическое пространство, а весь природный и общественный мир рассматриваются как самоорганизующиеся системы, в которых все процессы взаимосвязаны и взаимообусловлены. С такой точки зрения о дезорганизации можно говорить лишь условно, поскольку тектологически она всегда относительна: если в выделенной системе наблюдается дезорганизация, то это всего лишь означает, что рядом, в окружающей среде, идут более сильные организационные процессы, но уже за счет средств самой этой системы.

Ученый, занимающийся геополитическими исследованиями, должен следить не за размерами территорий, географическим взаиморасположением, конфигурацией государственных границ, а конкретно установить количественный и качественный характер всех процессов, воздействующих извне на выделенную им систему и циркулирующих внутри. Тектологический подход требует подробного анализа ассимиляционных и дезассимиляционных потоков: товарных, финансовых, энергоресурсных, интеллектуальных, информационных. Если, к примеру, результирующие этих потоков устремлены в какую-либо одну систему, т.е. процессы ассимиляции в ней преобладают, то это означает, что данная система активно самоорганизуется за счет окружающей среды. При этом энтропия среды возрастает, что и воспринимается людьми как дезорганизационные процессы.

Если в окружающей среде появляется другая система, действующая в аналогичном режиме «положительного подбора» [Богданов, 2003, с. 134], которая также усложняется, самоорганизуется за счет все тех же потоков, выбрасывая энтропию в среду, то между этими системами конфликт неизбежен и, более того, для одной из них он может закончится катастрофой. С тектологической точки зрения устройство такой катастрофы — это чисто кибернетическая задача: лишить систему самоуправления, наладить контроль над жизнеобеспечивающими потоками и перенаправить их на собственную самоорганизацию. Главное — системность и постепенность мер дезорганизующего воздействия.

В отличие от тектологии геополитика — это разновидность интеллектуальной игры для политиков, правила которой разрабатываются специалистами типа Коллинза. Иными словами, это пространственный способ политического мышления, реализуемый в теориях, базовых для создания военных доктрин. Но геополитические сценарии, разработанные вне тектологической парадигмы и служащие для политиков руководством к действию, деструктивны по своей сути, так как дестабилизируют общественное развитие и не вписываются в природные процессы.

С тектологической точки зрения Российская цивилизация переживает очередной организационный кризис, вызванный «благонамеренным» разрушением всех барьеров, препятствующих «благотворному» вхождению России в мировое сообщество. На наших глазах происходит, как принято считать, очень тесное культурное взаимодействие, что, по Н.Я. Данилевскому, если конкретно осознавать, кто с кем взаимодействует, означает «пересадку» Западной цивилизации на российскую почву «посредством колонизации» населяющих ее народов, «дабы обратить их со временем в подчиненный, служебный для высших целей этнографический элемент» [Данилевский, 1991, с. 98-99]. А.А. Зиновьев такой межцивилизационный контакт назвал «западнизацией» и достаточно подробно описал ее технологию [Зиновьев, 2000, с. 628-630].

Но раскрыть механизм этого культурного взаимодействия позволяет лишь тектология. Исторически сложилось так, что Западная цивилизация в отличие от Российской развивалась в благоприятных условиях, что, собственно, и предопределило принципиальное расхождение по типу государственного устройства: «Государственный строй Швейцарии, Соединенных Штатов, Англии с ее широким местным самоуправлением внутри и с ее колониально-федеративными связями был возможен только благодаря исключительно благоприятным жизненным условиям, в какие их поставила историческая судьба. Наоборот, государства, развившиеся в долгих жестоких войнах, окруженные врагами, могли держаться только на централистических основах; таковы были восточные деспотии, Россия, Франция» [Богданов, 2003, с. 168]. Неблагоприятное геополитическое окружение России отмечалось еще славянофилами, что нашло отражение в их афоризме: история России — это история страны «на осадном положении» [Хомяков, 1994, с. 462]. Нет нужды доказывать, что главная черта Западной цивилизации — экспансионизм. Факт бесспорный [3]. Эмпирический вывод — Россия как целостная система находится в агрессивной среде.

Для того чтобы такая система не распалась, не ассимилировалась в мировой среде, требуется как минимум наличие специального механизма, регулирующего взаимодействие этой системы с неблагоприятной для нее средой. Если дело идет только о сохранении организационных форм, то в природе и обществе эту роль выполняет «консервативный подбор», устанавливающий подвижное равновесие обмена веществ и энергии между системой и средой, т.е. относительное равенство потоков ассимиляции и дезассимиляции (первые означают «усвоение элементов из внешней среды, при котором они, входя в состав данного комплекса, образуют в нем группировки, “подобные” другим его группировкам, уподобляются им»; вторые — «разусвоение элементов, их потерю в окружающую среду, причем они вступают в новые сочетания, не сходные с прежними, не подобные им») [Богданов, 2003, с. 130-131]. Можно сделать первый аналитический вывод: даже в таком идеальном случае, когда система существует в режиме консервации (не распадаясь и не развиваясь), требуется строго сбалансированная схема качественного и количественного обмена энергией, веществом и, если эта система социальная, информацией. Попутно следует заметить, что закрытых систем не существует: все системы — открытые, но в разной степени и по-разному. Это тоже одна из аксиом тектологии.

Так как в мире все течет, все меняется, и среда меняется тоже, то простого обменного равновесия еще недостаточно для выживания системы в любой среде, не говоря уже об агрессивной. Необходимую гарантию сохранения в таких случаях дает «прогрессивный подбор в положительной форме», короче, «положительный подбор», увеличивающий перевес ассимиляционных потоков над дезассимиляционными, иными словами, такой механизм регуляции, который непрерывно нарушает динамическое равновесие между разрушительными и созидательными потоками в сторону последних. Отсюда следует второй аналитический вывод: прогрессирующая система имеет более сложные взаимообменные со средой механизмы, устанавливающие определенный организационный баланс между отрицательным и положительным подборами и обеспечивающие ее самоорганизацию.

Что касается внутренней структуры прогрессирующей системы, то ее тип принципиально отличен от регрессирующей и зависит от степени агрессивности среды, а не от «overextension» [4]. С тектологической точки зрения для Российской цивилизации как системы, погруженной в чрезвычайно агрессивную внешнюю среду и в силу этого находящейся под действием отрицательного подбора, благоприятнее «слитная структура», которой более соответствует централистический тип внутрисистемной организации, а для стран Западной цивилизации, погруженных в благоприятную среду и находящихся под положительным подбором, — «четочная структура», которой более соответствует федеративный тип внутрисистемной организации [Богданов, 2003, с. 166-168; Тахтаджян, 2001, с. 46]. Итак, третий аналитический вывод: чтобы система была прогрессирующей, необходимо определенное соответствие ее внутренней организации свойствам среды: централизм — в случае неблагоприятных, федерализм — в случае благоприятных. Такое соответствие — необходимый гарант устойчивости системы. Поэтому федеративное устройство в агрессивной среде гарантирует системе либо распад, либо всевозрастающую регрессию. Это азы тектологии.

Понятно, что может произойти, если нарушить условия всех трех аналитических выводов: прогрессирующая система перейдет в режим саморазрушения. Именно это и произошло с Российской цивилизацией во время известной цивилизационной «перестройки». Этого никоим образом не произошло бы, если бы отечественная научная мысль доукомплектовала свою «истматическую» методологию хотя бы тектологией, не говоря уже об остальных теоретико-методологических разработках, доставшихся нам в наследство от наших великих предков. Закон относительных сопротивлений в тектологии гласит: целое рвется там, где тонко [Богданов, 2003, с. 48, 146]. Несмотря на превосходящую оборонную мощь Российской цивилизации системная дезингрессия (разрыв организационной связи) произошла прежде всего на теоретико-методологическом фронте, являющимся стратегически главным в современной информационной войне. Прорыв отечественного теоретико-методологического фронта по цепной связи породил лавину разделительных кризисов, приведшую Российскую цивилизацию к общесистемному кризису, к кардинальной «смене организационной формы комплекса» [Богданов, 2003, с. 344], ибо системному разрушению можно противопоставить только системную оборону на соответствующей этому разрушению теоретико-методологической базе. А такого соответствия в культурном контакте Западной и Российской цивилизаций не было [5]. И как результат этой неадекватности образовались устойчивые информационные, энергетические и материальные потоки из России на Запад, которые непрерывно снижают жизнеспособность первой и увеличивают жизнеспособность другой системы. Такова суть их контакта и в этом суть российского цивилизационного кризиса.

Уже из этого вышеизложенного ясно, что в плане интерпретации макроисторических процессов, научного объяснения их тенденций и механизмов протекания тектология Богданова более добротна, чем оперирующие геополитическими абстракциями аналитические предсказания Коллинза.

Вывод: преимущество даже неглубокого, самого общего и сильно «загрубленного» тектологического анализа над геополитическим бесспорно. Тектологический подход эффективен по всем аспектам: и в когнитивном, и в практическом, и в прогностическом.

Примечания

1. Суть предсказания в следующем: в 1980 г. Коллинз сопоставил данные, оценивающие геополитическое положение США и СССР на конец 1970-х гг., и, заключив, что по всем показателям США имеют преимущество, в 1986 г. опубликовал прогноз о распаде СССР в течение 30-50 лет.

2. Понятие «грубость модели» (термин предложен А.А. Андроновым) означает, что любые малые искажения такой модели не могут существенно изменить ее результаты. При этом под малыми искажениями понимается увеличение числа динамичных переменных несущественного порядка и с малой долей влияния на предлагаемую модель. Поскольку жизнь разнообразна и всего учесть невозможно, то заранее ясно, что какие-то малые факторы упущены. На вопрос, почему простая «огрубленная» модель достаточно полно описывает действительность, ответ дал советский академик Андронов: если модель достаточно груба, то малые факторы не искажают ее результатов, и наоборот: если модель не груба, то она не может описать действительность [Чернавский, 2001, с. 77].

3. Главные системообразующие социоэкономические факторы Западной цивилизации — это ростовщический и торговый капиталы, материальные носители которых — это союзы банкиров и купцов, начиная от ломбардских, флорентийских, аугсбургских, амстердамских, лондонских, венецианских, генуэзских, ганзейских и т.д. и кончая современными союзами англо-американских финансистов и старых семей «Черной Аристократии» Европы с подконтрольным Британской Короне финансовым центром в лондонском Сити. Экспансионистский характер этих факторов очевиден, что подтверждает история всех перечисленных и неперечисленных консорций. Если увеличить масштаб внутрицивилизационного измерения и перейти на уровень социополитических образований, то главными системообразующими политическими факторами Западной цивилизации будут Англия, Швейцария и позднее присоединившиеся к ним США. В политической внутрицивилизационной борьбе именно они интегрировали в себя «централистически» настроенные государства, такие как Испания, Португалия, Франция и Германия. Геополитически находясь в более выгодном положении, Англия (остров), Швейцария (горы) и США (другой континент) задали доминанту политического развития Западной цивилизации — федерализм. Однако история как этих федералистских стран, так и всей Западной цивилизации демонстрирует исключительно империалистический, исключительно агрессивный и крайне бесчеловечный характер своего гуманистического цивилизационного экспансионизма, ибо гражданское общество в европоцентрических координатах — это общество исключительно европейских собственников, а гуманизм — это отношения только между европейскими собственниками. Гуманизм на европейских несобственников и на неевропейские народы не распространяется.

4. В разрешении проблем, подобных «чрезмерному расширению», тектология акцентирует внимание на эгрессивных и дегрессивных связях внутри государств и дезинтеграцию объясняет прежде всего их ослаблением. Эгрессия — это централистическая связь в системе (властная вертикаль в государстве), дегрессия — это «скелетная» связь (государственная идеология) [Богданов, 2003, с. 259-269, 279-287]. Применительно к СССР, именно по этим связям и был нанесен удар со стороны Западной цивилизации. Что касается территориальной «чрезмерности», то это третьестепенный фактор, так как современная обустроенность информационного пространства в сочетании с аэрокосмической инфраструктурой минимизирует отрицательное действие этого фактора, более того, при наличии сильных вышеотмеченных связей его роль только положительна, т.е. когда в государстве действует сильная центральная власть и при этом имеется мощное сопутствующее ей идеологическое обеспечение.

5. Для отечественной научной элиты был совершенно непостижим «невидимый» механизм разрушения: ведь она с благими намерениями своими же руками «придавала человеческое лицо бесчеловечному социализму». В целом картина напоминает эпоху конкисты, когда индейцы видели только вспышки со стороны конкистадоров и не могли понять, что же, собственно, несет им гибель. А когда они поняли и освоили огнестрельное оружие, уже было поздно: их цивилизации регрессировали уже необратимо.

Литература

1. Богданов А.А. Тектология: Всеобщая организационная наука. М.: Финансы. – 2003.

2. Время мира. Вып. 1. Новосибирск: ОИГГМ СО РАН. – 2000.

3. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Книга. – 1991.

4. Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф. – 2000.

5. Коллинз Р. Предсказание в макросоциологии: случай Советского коллапса // Время мира. Вып. 1. Новосибирск: ОИГГМ СО РАН. – 2000.

6. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ // Кун Т. Структура научных революций. М.: АСТ. – 2001.

7. Розов Н.С. Теоретическая история — место в социальном познании, принципы и проблематика // Время мира. Вып. 1. Новосибирск: ОИГГМ СО РАН. – 2000.

8. Розов Н.С. Познавательные средства теоретической истории и макросоциологии // Разработка и апробация метода теоретической истории. Новосибирск: Наука. – 2001.

9. Розов Н.С. Философия и теория истории. Кн. 1. Пролегомены. М.: Логос. – 2002.

10. Тахтаджян А.Л. Principia tektologica. Принципы организации и трансформации сложных систем: эволюционный подход. СПб.: Изд-во СПХФА. – 2001.

11. Хомяков А.С. О старом и новом // Хомяков А.С. Сочинения: В 2-х т. М. – 1994. Т. 1.

12. Чернавский Д.С. Синергетика и информация: Динамическая теория информации. М.: Наука. – 2001.

2004 г.